Пусть же дым Lubrizol, дойдёт до Большого Парижа

Четверг, 26 сентября 2019 года. В Руане начинается пожар на заводе Lubrizol, где производят присадки для моторных масел. Здесь сгорят более 9 000 тонн химикатов. Дым поглотит город, вызывая у его жителей дурноту и рвоту, а затем распространится на окрестности. Государство будет вынуждено запретить продажу сельскохозяйственных продуктов, выращенных в 216 коммунах по соседству._Как говорит в этой бьющей наотмашь статье Стани Камбот: «Если взглянуть шире, то черное облако с Lubrizol - это ключ к пониманию наших территорий, лезвие, благодаря которому «мы», производитель и потребитель, отделяемся от «чуждой» обеспокоенной добродетели».

Вот уже двадцать лет, как мы бороздим по берегам реки, знакомясь и работая с её изгоями. Мой последний фильм «Блума» начинался с серии ночных планов. Плавно, один за другим они влекли нас от промышленной зоны Lubrizol, от нефтеперерабатывающих заводов на южном берегу Руана к барам на северном берегу – туда, где мануш-полукровка продаёт свои розы. За кадром старый цыган учит нас своему языку. История, вся целиком поместившаяся на этих общих планах, взрывается вместе с заводом Lubrizol и становится очень доходчивой. В воздухе что-то ощущалось. Безусловно, что-то паническое. Конечно же, что-то грязное. Но было и что-то ещё, что-то, чему я не мог дать названия. Запах детства. Именно эти 9 050 тонн дымящихся химикатов вернули нас к корням: к воспоминаниям и повторяющимся историям тех, кто вырос среди этих заводов. В нашем «терруаре» есть кое-что, что было похоронено под выдумками, неологизмами и газетными статьями о современной ткани города и его сетях. Это обошлось дорогой ценой. Lubrizol горит, что означает повторение индустриального уныния: спад самого производства, деиндустриализация, безработица, скрытая, «устойчивая» реиндустриализация. Lubrizol горит, так что разрекламированный образ добродетельного города техно-эко-метрополии и комфорта отступил. Но отступил пока ещё недостаточно. Необходимо, чтобы ветер поднялся в другом направлении – чтобы облако Lubrizol всерьёз вскрыло глубинные структуры нашего города, а также раскрыло новые градостроительные и территориальные проекты, распространившиеся от Большого Парижа до Оси Сены. Если взглянуть шире, перестать концентрироваться на риске для здоровья и панике, то черное облако с Lubrizol - это ключ к пониманию наших территорий, лезвие, благодаря которому «мы», производитель и потребитель, отделяемся от «чуждой» обеспокоенной добродетели. Прежде всего оно сравнимо с клубком, за конец которого нужно потянуть, чтобы, как нить, распутать Сену до проекта бинарного общества и его воплощения – Большого Парижа.

Запах детства

1970-е. Дело происходило не в Руане, но в 15-ти километрах от него, в Порт-Сен-Уэне, зажатом между скалой и Сеной. Каждое утро открывалась верхняя створка кухни - единственной общей комнаты, выходившей на улицу и сточные канавы, пенящиеся от жавелевой воды. Так устраивали «проветривание». И запах кофе, смешанный с запахом мазута из печи, на которой он, казалось, нагревался вечность, рассеивался и уступал запаху снаружи, менявшемуся каждое утро. И, будто участвуя в какой-то игре, кто-то произносил название завода, распространившего за ночь этот запах. Здесь все и каждый различал предприятия по их запаху. Множество этих заводов закрылось. Некоторые без сомнения всё ещё дымят, хоть и более осторожно. Но именно один из этих запахов вернулся к нам в 2013 году, а затем в четверг, 26 сентября 2019 года, при пожаре на Lubrizol. А вместе с ним вернулось и наше индустриальное, стыдливо скрытое прошлое и настоящее. И одновременно воскресло восприятие промышленности, как фактора, ответственного за пространство, воздух, социальные отношения и, если говорить о самых бедных действительных и бывших представителях индустриального труда – здоровья как такового.

Урбанизм забвения. А если бы ветер дул с севера?

Для тех, кто не знаком с руанской агломерацией, без сомнения будет полезно уточнить, что этот город, как и другие многочисленные индустриальные города, поделён надвое. Если говорить очень схематично, то промышленность, её рабочие и безработные занимают южный берег реки, ну а связанные с ней специалисты и богачи располагаются на противоположном. В ночь пожара метеорологическая случайность направила токсичный дым туда, где он не должен был появиться - на северный берег. Без сомнения, если бы ветер дул с Север, и если бы зловоние распространилось по индустриальным коммунам южного берега реки, скандал разразился бы несколько позже, да и страх и смятение были бы услышаны лишь спустя некоторое время.

Пока мы работали над проектом «Какого цвета Сена», рабочие нефтехимических заводов в процессе проведения интервью рассказывали нам о желтой пыли, которая периодически по утрам покрывала крыши, газоны, машины, оседала на заводских трубах. Речь идёт о выбросах фосфогипса по городским склонам. Руководители, получившие приказ непонятно от кого, стояли на барже, выставив напоказ голые кисти, чтобы доказать безопасность этих веществ. Но в ночь пожара и в дни, последовавшие за ней, ветер подул на северный берег реки. В Буа-Гийоме, шикарной коммуне агломерации, был отмечен повышенный уровень загрязнения - почтовые ящики особняков и вилл были покрыты сажей. И вся городская стратегия забвения оказалась сорвана.

Фарс эко-метрополии, выявленный самими промышленниками, или как пересмотреть территорию через призму токсичного облака.

Даже если разделение города на индустриально-социальные зоны отчетливо проступает в процессе послевоенных реконструкций, предусматривающих разграничение Север-Юг, оно также вписывается в давнюю индустриальную историю. Первая промышленная революция уже трансформировала то, что мы знаем сегодня как исторический центр города в гигантскую мануфактуру, где в основном занимались текстилем. Виктор Гюго был от неё в ужасе, считая, что это один из самых чудовищных городов Франции. Промышленная, торговая и портовая буржуазия быстро оправилась от рецессии, колонизировав берега города. Так они пытались избежать зловония. После войны эта тенденция только усилилась. Затем настало Славное тридцатилетие, за которым последовал первый нефтяной шок. Можно заметить, как факторы реальной экономики (порт, трубы и заводы) удалялись от города. Впрочем, эти примеры немногочисленны - и расположение Lubrizol служит тому подтверждением.

План предотвращения рисков Lubrizol за авторством Мсье J.

Другая стратегия заключалась в том, чтобы прятать постыдный спектакль загрязняющей всё вокруг индустрии за лесополосой из тополей. Или даже в прокладывании объездных дорог, чтобы уберечь взгляд от вида промышленности. Руан (правый или северный берег) становится не просто официальным, но фактическим туристическим, историческим городом, наполненным различными сферами услуг. Этот лакированный центр города дошёл до того, что скрыл речку Робек, заменил её на закрытую в канале подделку, которая никогда не изменит цвет из-за выбросов химикатов с заводов, оставшихся от текстильной индустрии, расположенной по окрестностям. Помимо потенциальных промышленных опасностей, есть также феномен дезиндустриализации, сглаженный всеми этими стратегиями и методами. Однако наиболее притесняемые этой самой промышленностью люди останутся уязвимы даже из-за её исчезновения. Естественно, среди них можно заметить первых, пусть и не основных жертв транспортной революции промышленности 19 века: бродяги, цыгане мануш, синти, ениши.

Кочевники и бродяги, берущие на себя роль индикатора небезопасных территорий.

Наиболее пострадавшая от пожара и загрязняющих веществ зона - это, без всяких сомнений, «зона регистрации скитальцев», расположенная в двух шагах от завода. Ею управляет метрополия. Её обитатели платят за своё проживание и различные коммунальные услуги. Однако, несмотря на своё расположение в индустриальной зоне, которая, согласно директиве Seveso, представляет серьёзные экологические риски, эта зона регистрации не предоставляет никакого укрытия в случае их возникновения. Во время несчастья силы правопорядка скажут, что никакой эвакуации не предусмотрено, поскольку зона регистрации, созданная вполне официально и за пребывание в которой её обитатели платили властям, не является «зоной, пригодной для жилья.»

А когда жители спросят, разрешено ли им покинуть эту зону, те же силы правопорядка запретят им уезжать вместе с их трейлерами. Трейлеры останутся, их обитатели - тоже, позабытые отныне властями. Подобная ситуация не редкость. По всей Франции многочисленные бродяги и ассоциации осуждают опасное местоположение этих «зон регистрации» из-за затоплений, загрязнений, сильного электромагнитного вреда и так далее. Ведь чаще всего власти разрешают или допускают присутствие цыган в зонах, расположенных в пространствах между районами индустрии и инфраструктуры (как, например, вышки высоковольтных электрических сетей), на пространстве, имеющем нулевую земельную ценность. В былые времена цыгане являлись основными распространителями промышленных изделий на ярмарках и рынках, но в конце 19 - начале 20 века они были вытеснены железнодорожным транспортом. Они стали побочными жертвами транспортной эволюции и сегодня продолжают страдать от производства и индустрии переработки отходов. Для тех, кто, как и мы, привык работать со странниками, наличие центров утилизации, заводских дымоходов или промышленных зон часто является маяком, сигналом, возможным индикатором их присутствия. Ну а металлические промышленные отходы являются для многих единственной экономической деятельностью. В Дьеппе, где мы работали над проектом Nigloblaster, Нито и Тимоте - два молодых цыгана, чьи караваны стояли рядом с центром переработки - рассказали нам:_«В один прекрасный день они пришли, одетые в белые комбинезоны и маски, чтобы снять показания. Они вернулись через несколько дней со словами, что здесь опасно и необходимо покинуть эту территорию.»_Семьи уехали, но затем вернулись - зоны регистрации недостаточно велики, чтобы вместить всех, а вне этих зон к ним редко относятся терпимо.

В порту Лимэ, где мы снимали фильм о номадах-скупщиках металлолома, жители зоны регистрации предложили нам установить белое панно на крышу каравана, а затем вернуться спустя несколько дней, чтобы оценить, насколько оно почернеет из-за дыма соседних предприятий по переработке металлов. В двух шагах от них другие странники, большинство из которых торговали ломом, жили на ими купленных, непредназначенных для строительства территориях. И вновь здесь, среди отходов очистных сооружений и грузовиков, их присутствие расценивается как терпимое. Вернее, оценивалось, поскольку Большой Париж разрастается, и его экологическая экономика, направленная на утилизацию отходов, реструктурирует пресловутую «Ось Сены.» С учетом того, что метрополия собирается перерабатывать несколько миллионов тонн металлолома, металлолом стал слишком серьезным бизнесом, чтобы оставлять его цыганам.

Переосмыслить Сену
Было бы неверным считать (как, например, это представила в своём заголовке Libération_от 4 октября 2019 года), что изображение «зелёной» индустрии осыпается именно в Руане. Во всяком случае, было бы неправильно ограничиваться этой мыслью. Ведь следует анализировать всю трансформацию индустриальных процессов, равно как и весь рассказ о реформе территорий - всё, в чём мы оказались коллективно замешаны. Однако, в Руане лоно эко-квартала Flaubert практически замаскировало индустриально-портовую зону, которая взорвалась. «Идея нового этапа развития, казалось, оформилась настолько, что два географа - Хавьер Дэжандан и Жан Дебри - недавно квалифицировали Руан как «перформативную метрополию»: не имея всех преимуществ иных французских метрополий, город изобрел и претворил в жизнь новый рассказ.» - сообщает нам Libération._И газета подчеркивает факт изобретения рассказа. Остановимся на мгновение на процессе изобретения. Два географа представляли свой проект и свою методологию в штаб-квартире метрополии гостям, архитекторам и градостроителям, отвечающим за перестройку Сены. Исследование заключалось в том, чтобы понять, «является ли метрополия перформативной», то есть, является ли факт названия города «метрополией» достаточной и позволяет ли это создание метрополии. Для этого исследователи опросили чиновников, служащих, ответственных за принятие решений, и руководителей метрополии. И угадайте, что? Правильный ответ: да! Таким образом, исследование хитроумно подтверждает существование своего объекта, опрашивая только тех, кто и так уже провозглашает факт наличия метрополии. Поскольку именно ошибки в этом глобальном рассказе могли бы обнажить аварию Lubrizol (и не только этого завода, и не только в Руане), серьёзный и методичный разбор привёл бы без сомнения к провалу самого рассказа.

Вранье техно-зелёной метрополии
Мы переходим от индустриальной экономики к экономике градостроительной. Мы окунёмся в Сену в Париже. Проекты для её «Пере-осмысления» станут предлогом для выселения оставшихся цыган мануш и бедных мобильных рабочих (смотрите наш фильм:_«Жизнь и исчезновение анклава номад в Руане»), создавая хитрый отвлекающий манёвр, в то время как индустрия расширяется и переустраивается. Таким образом, проект Большого Парижа сопровождается стратегическим проектом перепланировки долины Сены. Он быстро приобрел искусный и модный внешний облик, который помог бы «отвоевать» берега Сены: художники и архитекторы были приглашены для работы над планировкой и объектами, служащими в основном для развлечения - чтобы «вернуть» Сену прибрежным жителям. Пресса быстро вступила в игру, и Большой Париж, простирающийся через Руан вплоть до Гавра, внезапно обретает форму... Нужно отметить, что пресса остаётся несомненным фактором перформативности._«Идея, высказанная архитектором Антуаном Грумбахом можно скромно проиллюстрировать проектом Barges & Berges, последним лауреатом конкурса Переосмыслить Сену, эксклюзивно напечатанным в газете JDD. В конце января окончательное жюри собралось в полном составе и определило, что Barges & Berges займутся преобразованием порта Толбиак в 13-ом округе - территорией между Национальной библиотекой Франции и окружной автомобильной дорогой. Молодая команда-лауреат предлагает добавить жизни этим набережным благодаря программе, включающей в себя градостроительную логистику, пространства коворкинга и плавучие баржи, которые можно будет использовать как рестораны и места проведения праздничных и культурных мероприятий. Здесь и заключается оригинальность проекта: эти баржи часть года будут пришвартованы в Париже, а в остальное время будут стоять в Гавре, перемещаясь в зависимости от времени года...»

Но настоящий проект «переосмысления» Сены отличен от этих маскирующих телодвижений. Его описывает, а, вернее, сочиняет, Жак Аттали, для которого «будущее Большого Парижа и Франции сосредоточено на непременном пересечении моря и столицы. История показывает: ни одна метрополия не может по-настоящему добиться мировой значимости без морской ипостаси, и все города мира прошлого и будущего стремятся к портам... Необходимо срочно превратить Париж в настоящий «Большой Париж», океанский порт и подлинную столицу Западной Европы.»

Переосмыслить Сену! Именно такому предписанию или призыву следует проект метрополии от Парижа до Гавра. Конкурс на самый новаторский проект начат в 2016 году._«Долина Сены предстаёт мировой метрополией от Парижа до моря, связывая Париж, Руан, Гавр... это привилегированная территория, распространяющая своё влияние в европейском и мировом масштабе.» - именно это можно прочесть в заглавии сайта reinventerlaseine.fr. Но что это за монстр, что прячется за призывом «переосмыслить Сену»? За цветными эскизами возможного будущего зеленого технополя сущность Сены уже переосмысливается и трансформируется, причём, гораздо менее красочно, в зачастую враждебном пространстве портовых районов, непосредственно воздействуя на тех, для кого река стала жизненным пространством. С большим трудом мы можем припомнить то отвращение, которое вызывали у нас вплоть до 80-х годов мутные воды наших отравленных заводами рек. И всё же изгои и дезертиры городского мифа, кочующие в трейлерах, мобильных домах, лачугах, шаландах, грузовиках, именно на этих берегах находят пристанище на краю территорий, которые индустриальное сумасшествие, казалось, навсегда превратило в клоаку под открытым небом.

Но раздались крики борцов за метрополию, боевые возгласы конкистадоров: «необходимо отвоевать берега!» Везде, от Будапешта до Гавра, заброшенные набережные засаживаются газонами, в нефтяные берега вновь инвестируют, а люди, которые успели обжить эти территории, выселяются с них. От Парижа до Гавра люди, исповедующие мобильный образ жизни, напрямую зависят от того, как планировщики смотрят на реку. Население, в лучшем случае игнорируемое градостроительными проектами, в худшем - совсем как индейцы гонимое ими с этих территорий, которые «мировая метрополия» хочет завоевать. Не ищите Лимэ или Женвилье в списке мест, предложенных архитекторам для создания их инновационных проектов. В этих двух портах Иль-де-Франс Сена уже переосмыслила себя в гораздо более грубой и промышленной манере, изгнав со своей территории часть населения. Здесь рынок формирует будущее берегов: мы находимся в сложном и реальном мире переработки металла. Этот рынок растёт благодаря взрыву цен на металлы, которые здесь добывают и обрабатывают, прежде чем отправиться на баржах к морю, в другие страны на экспорт. Рынок кажется выгодным, так что старые игроки этого сектора - по большей части мобильные (цыгане мануш, торгующие ломом, дальнобойщики и лодочники-ремесленники) - кажется, мало-помалу заменяются, физически оттесняются с этих берегов. За этим стоит расширение таких предприятий как GDE_или Derichebourg, приходящих в портовые зоны по одной и той же причине: им нужен доступ к реке.

Скрытый лик Большого Парижа, проступающий благодаря облаку
За фасадами эко-кварталов и зон, запрещенных для автотранспорта, мы можем заметить настоящую реиндустриализацию. Объектом этого производства являются уже не нефтепродукты Lubrizol, но сам город, разрушаемый, а затем перестраиваемые в «зелёном» виде.

«Первые строительные площадки, где ведутся работы по сносу зданий и к которым мы можем получить доступ, находятся на севере столицы. Они представляют собой 5 тонн металлолома, и это только начало. В итоге, миллионы кубометров материалов и тысячи тонн металлолома будут изъяты и транспортированы для дальнейшей переработки,» - объясняет Хавьер Рушо, генеральный директор GDE, чьи объекты развиваются вдоль Сены, в Женвилье, в Лимэ, в Ла-Курнёв, в Бонёй - пункты сбора металлов, позволяющие воспользоваться будущими дарами, преподнесёнными проектом «Большой Париж». Ну и, конечно, есть Руан, где находится складской центр, способный вместить 30-40 тысяч тонн металл. Это позволяет загружать большие корабли, идущие в Европу и Север Африки. Очевидно, что в этой гонке участвуют и другие предприниматели, как, например, группа Derichebourg, официальный партнер COP21, который сам себя позиционирует как пионер и активный участник многооборотной экономики. В 1993 году эта компания подписала с Министерством окружающей среды рамочное соглашение о переработке автомобилей с истекшим сроком эксплуатации (VHU).

В этом и заключается цена «зелёной» метрополии и мест для купания на набережных Парижа. Промышленность не исчезает. Она едва-едва двигается. И, естественно, загрязняет и формирует детство тех, кто растёт по соседству, забытый миражом метрополии, вдалеке от «градостроительных реноваций» и плавучих пространств коворкинга. Вот что должно показать нам облако, если, конечно, нам удастся заставить ветер дойти по Оси Сены до Большого Парижа.

Стани Камбот

SOMMAIRE DU NUMERO 9
--------------------

9 Номер. Фиат Метрополис
Пусть же дым Lubrizol, дойдёт до Большого Париж
ЧЕРНАЯ РУБРИКА : Рок, индустриальные кафе и коктейль Lubrizol
Против открытого письма : «Демократичный» Большой Париж - это экоцид
Система Lubrizol
Против феномена метрополии
Заброшенная территория Нигло